То није истина, као да до краја

Претукли једног човека у лице сам дете не може.

Али мислио сам Буткеев ребро постројење:

И да живимо добро и живот је добар!

На трибинама звиждање, урлање на трибинама:

Талли-хо, да је кукавица,

И рекао сам му, ексцентрични,

уморан после свега, се одмори!

Рвусь из сил — и из всех сухожилий,

Но сегодня — опять как вчера:

Обложили меня, обложили —

Гонят весело на номера!

Из-за елей хлопочут двустволки —

Там охотники прячутся в тень, —

На снегу кувыркаются волки,

Превратившись в живую мишень.

Идет охота на волков, идет охота —

На серых хищников, матерых и щенков!

Кричат загонщики, и лают псы до рвоты,

Кровь на снегу — и пятна красные флажков.

Не на равных играют с волками

Егеря — но не дрогнет рука, —

Оградив нам свободу флажками,

Бьют уверенно, наверняка.

Волк не может нарушить традиций, —

Видно, в детстве — слепые щенки —

Мы, волчата, сосали волчицу

И всосали: нельзя за флажки!

И вот — охота на волков, идет охота —

На серых хищников, матерых и щенков!

Кричат загонщики, и лают псы до рвоты,

Кровь на снегу — и пятна красные флажков.

Наши ноги и челюсти быстры, —

Почему же, вожак, — дай ответ —

Мы затравленно мчимся на выстрел

И не пробуем — через запрет.

Волк не может, не должен иначе.

Вот кончается время мое:

Тот, которому я предназначен,

Улыбнулся — и поднял ружье.

Идет охота на волков, идет охота —

На серых хищников, матерых и щенков!

Кричат загонщики, и лают псы до рвоты,

Кровь на снегу — и пятна красные флажков.

Я из повиновения вышел:

За флажки — жажда жизни сильней!

Только сзади я с радостью слышал

О ФАТАЛЬНЫХ ДАТАХ И ЦИФРАХ

Кто кончил жизнь трагически, тот — истинный поэт,

А если в точный срок, так — в полной мере:

На цифре 26 один шагнул под пистолет,

Другой же — в петлю слазил в Англетере .

А 33 Христу — он был поэт, он говорил:

Да не убий! Убьешь — везде найду, мол.

Но — гвозди ему в руки, чтоб чего не сотворил,

Чтоб не писал и чтобы меньше думал.

С меня при цифре 37 в момент слетает хмель.

Вот и сейчас — как холодом подуло:

Под эту цифру Пушкин подгадал себе дуэль

И Маяковский лег виском на дуло.

Задержимся на цифре 37! Коварен Бог —

Ребром вопрос поставил: или — или!

На этом рубеже легли и Байрон, и Рембо,

А нынешние — как-то проскочили.

Дуэль не состоялась или — перенесена,

А в 33 распяли, но — не сильно,

А в 37 не кровь, — да что там кровь! — и седина

Испачкала виски не так обильно.

Слабо стреляться. В пятки, мол, давно ушла душа!

Терпенье, психопаты и кликуши!

Поэты ходят пятками по лезвию ножа —

И режут в кровь свои босые души!

Я НЕ ЛЮБЛЮ

Я не люблю фатального исхода,

От жизни никогда не устаю.

Я не люблю любое время года,

Когда веселых песен не пою.

Я не люблю открытого цинизма,

В восторженность не верю, и еще —

Когда чужой мои читает письма,

Заглядывая мне через плечо.

Я не люблю, когда — наполовину

Или когда прервали разговор.

Я не люблю, когда стреляют в спину,

Я также против выстрелов в упор.

Я ненавижу сплетни в виде версий,

Червей сомненья, почестей иглу,

Или — когда все время против шерсти,

Или — когда железом по стеклу.

Я не люблю уверенности сытой,

Уж лучше пусть откажут тормоза.

Досадно мне, что слово честь забыто

И что в чести наветы за глаза.

Когда я вижу сломанные крылья,

Нет жалости во мне, и неспроста:

Я не люблю насилье и бессилье,

Вот только жаль распятого Христа.

Я не люблю себя, когда я трушу,

ЧЕСТЬ ШАХМАТНОЙ КОРОНЫ

I. Подготовка

Я кричал: Вы что там, обалдели? —

Уронили шахматный престиж!

Деревянные ладьи!

Друг мой, футболист, учил: Не бойся, —

Ох вы, милые слоны!

Не спеши и, главное, не горбись, —

Так боксер беседовал со мной, —

В ближний бой не лезь, работай в корпус,

Помни, что коронный твой — прямой .

Честь короны шахматной — на карте!

Он от пораженья не уйдет:

Мы сыграли с Талем десять партий —

В преферанс, в очко и на бильярде.

Таль сказал: Такой не подведет!

Ох, рельеф мускулатуры!

Дельтовидные — сильны!

Что мне его легкие фигуры,

Эти кони да слоны!

И в буфете, для других закрытом,

Повар успокоил: Не робей!

Ты с таким прекрасным аппетитом —

II. Игра

Только прилетели — сразу сели.

Фишки все заранее стоят.

Фоторепортеры налетели —

И слепят, и с толку сбить хотят.

Но меня и дома — кто положит?

Репортерам с ног меня не сбить.

Мне же неумение поможет:

Этот Шифер ни за что не сможет

Угадать, чем буду я ходить.

Выпало ходить ему, задире, —

Говорят, он белыми мастак!

Сделал ход с е2 на е4.

Что-то мне знакомое. Так-так!

Ход за мной — что делать. Надо, Сева, —

Наугад, как ночью по тайге.

Помню — всех главнее королева:

Ходит взад-вперед и вправо-влево,

Ну а кони вроде — только буквой Г .

Эх, спасибо заводскому другу —

Научил, как ходят, как сдают.

Выяснилось позже — я с испугу

Разыграл классический дебют!

Все следил, чтоб не было промашки,

Вспоминал все повара в тоске.

Эх, сменить бы пешки на рюмашки —

Живо б прояснилось на доске!

Вижу, он нацеливает вилку —

Хочет съесть. И я бы съел ферзя.

Под такой бы закусь — да бутылку!

Но во время матча пить нельзя.

Я голодный, посудите сами:

Здесь у них лишь кофе да омлет.

Клетки — как круги перед глазами,

Королей я путаю с тузами

И с дебютом путаю дуплет.

Есть примета — вот я и рискую:

В первый раз должно мне повезти.

Да я его замучу, зашахую —

Мне бы только дамку провести!

Не мычу не телюсь, весь — как вата.

Надо что-то бить — уже пора!

Чем же бить? Ладьею — страшновато,

Справа в челюсть — вроде рановато,

Неудобно — первая игра.

Он мою защиту разрушает —

Старую индийскую — в момент,

Это смутно мне напоминает

Индо-пакистанский инцидент.

Только зря он шутит с нашим братом,

У меня есть мера, даже две:

Если он меня прикончит матом,

Так я его — через бедро с захватом,

Или — ход конем — по голове!

Я еще чуток добавил прыти —

Все не так уж сумрачно вблизи:

В мире шахмат пешка может выйти —

Если тренируется — в ферзи!

Шифер стал на хитрости пускаться:

Встанет, пробежится и — назад

Предложил турами поменяться,

Ну, еще б ему меня не опасаться —

Я же лежа жму сто пятьдесят!

ПЕСНЯ МИКРОФОНА

Я оглох от ударов ладоней,

Я ослеп от улыбок певиц, —

Сколько лет я страдал от симфоний,

усиливал.

На низах его голос утробен,

На верхах он подобен ножу, —

Он покажет, на что он способен, —

усиливал.

Только вдруг: Человече, опомнись, —

Что поешь. Отдохни — ты устал.

Это — патока, сладкая помесь!

усиливал.

В чем угодно меня обвините —

Только против себя не пойдешь:

По профессии я — усилитель,

Я страдал — но усиливал ложь.

Застонал я — динамики взвыли, —

Он сдавил мое горло рукой.

Отвернули меня, умертвили —

Удар, удар, еще удар, опять удар, и вот Борис Буткеев – Краснодар – проводит апперкот…

24 January Культура

Для непосвященных: апперкот (англ.) – спортивное обозначение удара снизу в челюсть или корпус. Все мы помним песню Владимира Высоцкого, герой которой – наш земляк, боксер Буткеев проводил матч. Но с кем?

В песне Владимира Семеновича об этом ничего не сказано. Но в Краснодаре проживает другой боксер, журналист, золотодобытчик и соавтор широко известной книги «Черная свеча», одним из авторов которой является В. Высоцкий. В свое время они были добрыми друзьями. Леониду Васильевичу Мончинскому сейчас 75 лет.

Мончинский в молодости разрывался между спортом и филологией. С 25 лет стал делать небольшие передачи на местном радио, сотрудничать с газетой радиозавода, в дальнейшем – трудиться в редакции областной газеты «Иркутская молодежь» и агентстве «Печать и новости». Журналистский опыт накапливался стремительно. Тогда же будущий автор «Черной свечи» исколесил всю Сибирь. Далее было сотрудничество внешкором, а затем собственным корреспондентом в знаменитом «Огоньке».

И примерно в это же время Леонид Васильевич осваивает новую профессию –

золотодобытчик. Но журналистский зуд давал о себе знать. Он пишет повесть «Прощеное воскресенье» об установлении советской власти в Сибири, основываясь на фактическом материале. Его знакомый, работавший в западногерманском журнале «Штерн», помогает опубликовать этот труд в эмигрантском журнале «Вече». Именно этот факт стал поводом для знакомства Леонида Мончинского и Владимира Высоцкого.

17 июня 1976 г. В. Высоцкий прилетел в Иркутск с концертами. Повесть Мончинского он, оказывается, читал, и она произвела на него впечатление. Бард сам разыскал автора, созвонился с ним и пожелал встретиться.

Встретились. Как вспоминает Леонид Васильевич, после первых же фраз создалось впечатление, будто он знал Владимира Семеновича чуть ли не всю жизнь. Ясность, взаимопонимание, искренняя открытость. Мгновенно возникла обоюдная симпатия.

Встретились две по-настоящему сильные личности. В сопровождении

Л. Мончинского, который к тому времени был зампредседателя артели «Лена», Высоцкий посетил Бодайбо, Нижнеудинск. В одном из поселковых клубов В. Высоцкий давал концерты и одновременно изучал местный быт, плотно общался с людьми. В клубе поселка зал не мог вместить публику. Выставили окна. На «ура» прошел концерт. Уже направляясь к вертолету, Владимир Семенович увидел пожилого якута, приехавшего, как тут же выяснилось, на олене издалека. Да вот только не успел Кеша – так звали оленевода. Кеша хлопал себя по бокам, пританцовывал и, сверкая единственным зубом и покачивая головой, трогательно сожалел, что, мол, спешил, да не успел на концерт. Владимир Семенович задержал вертолет и повторил концерт уже в присутствии Кеши от начала до конца!

Именно тогда, в те дни в доме Леонида Васильевича, у Высоцкого возникла мысль написать сценарий для фильма. В разговорах будущий фильм предполагалось ставить в Штатах, где В. Высоцкому отводилась главная роль.

После отъезда Высоцкого в Москву

В. Мончинский принялся за работу. Детали сценария друзья обговаривали по телефону, написанное передавалось в столицу нарочными. Часто Леонид Васильевич по делам и сам прилетал в Москву, иногда с внучкой Любочкой, которой в ту пору было 12 лет. Ее Владимир Семенович звал «подруга», а та его – дядя Володя. Позже сценарий решено было расширить, и параллельно стала создаваться будущая книга.

Над сценарием работали оба. (Сценарий во многом повторял жизненный путь самого автора). Высоцкий правил, делал замечания, сам писал целые абзацы. А основу сценария, зная специфику золотодобычи досконально, да и сам побывав в шкуре заключенного, делал Мончинский.

Работа старателей – особый мир. В артелях, состоящих, как правило, из бывших зэков, крысятничества не было. Зато проверки шли за проверками. Никто не верил в честность работающих. Спецслужбы тоже не дремали, квартиру Мончинских шмонали, их пугали, отслеживали. Так что рукопись приходилось скрывать на дачах у проверенных друзей.

После автокатастрофы, примерно за год до смерти, состояние здоровья Высоцкого резко ухудшилось. Где-то в ноге сидел тромб, и раны на ней не заживали. Начались перебои с сердцем. В Москве за кулисами постоянно были врачи, на периферии – тоже, только зачастую менее компетентные. Мончинские советовали ехать подлечиться на Саяны. Не срослось… Вторую часть книги Леонид Васильевич писал уже исключительно сам.

…Главный герой книги Упоров – человек с принципами чести, прекрасно ориентирующийся в среде заключенных. Но книга не только о нем. Перед читателем материал из жизни вчерашних зэков, работающих ежедневно с дьявольским искушением –

золотом. И финал этого произведения глубок и неожидан: «прирожденных воров так же мало, как и настоящих сыщиков или святых. И крест, который носит на груди каждый вор, есть тусклый отблеск Истинного Света, бессильная надежда оступившегося на то, что Господь не оставит грешника без Своих утешений…»

Рассказывая о личном восприятии Владимира Высоцкого, Леонид Васильевич подчеркнул, что это был человек, разносторонне, гениально одаренный. А еще – мужик без капли страха. Если его оскорбят, мог легко и в морду дать. Так, кстати, однажды чуть не произошло на остановке такси, когда Высоцкий и Мончинский куда-то ехали. Подвыпивший нахал как-то сразу стушевался и отошел прочь, когда Высоцкий просто что-то тихо ему бросил. Впрочем, признал ли тот барда, трудно сказать.

А ещё Владимир Семенович многим помогал бескорыстно, деньги доставал на лечение. После смерти долги остались…

На Кубани семья Мончинских живет уже семь лет, куда она переехала по настоянию обаятельной супруги Леонида Васильевича, коренной кубанки Галины Николаевны.

Справедливости ради надо сказать, что не личность Л. Мончинского навеяла

В. Высоцкому песню про Буткеева, ибо встреча барда и боксера произошла уже после написания песни. Но когда Мончинский бился на ринге, Высоцкий за него болел.

Около трех лет назад по мотивам книги «Черная свеча» вышел фильм «Фартовый» (студия «Дом кино»). Презентация фильма проходила в Москве и в Иркутске. Фильм шел в российских и украинских кинозалах. Сейчас к Леониду Васильевичу вновь обратились деятели кино с желанием расширить тематику фильма теперь уже до четырехсерийного. Идут переговоры. А еще в настоящий момент Леонид Васильевич работает над некоторыми главами своей книги и пишет продолжение труда, соавтором который является безвременно ушедший народный поэт и музыкант, композитор и актер Владимир Семенович Высоцкий.

Источники: http://prevodi-tekstova.com/pesma/pokazati/1769839/vladimir-vysockij/tekst-i-prevod-pesnya-o-sentimentalnom-boksyore/, http://antology.igrunov.ru/authors/vysotsk/vchk-vin-dissid-antolog-vysotsk_2.html, http://ngkub.ru/news/old_1108